Исследовательские традиции московской палеоэнтомологической школы восходят к Андрею Васильевичу Мартынову, для которого ископаемые насекомые были прежде всего средством проверки филогенетических гипотез и познания путей эволюции насекомых.
Борис Борисович Родендорф добавил к этой традиции интерес к эволюционной теории.
Владимир Васильевич Жерихин пришел в лабораторию в 1967 году сразу после Университета многообещающим специалистом по систематике жуков-долгоносиков, уже успевшим первым ввести в обиход эволюционной теории понятие дестабилизации организации как условия эволюционного изменения. Казалось бы, нормальный талантливый палеоэнтомолог Московской школы...
![]() | Однако что-то здесь было не так. Когда понадобилось выделить палеоэнтомолога для участия в коллективной теме Константина Константиновича Флерова "Зоогеография палеогена Азии", согласился на это, по тем временам не самое престижное у нас дело, именно Владимир Васильевич. А дальше пошло. |
![]() Естественным шагом была развернутая публикация материала, не вместившегося в рамки коллективной монографии, в том числе и более детальное приложение биогеографии к предмету его давнего интереса - балтийскому янтарю. Но уже следующий шаг, сделанный очень скоро, всего через три года после прихода в ПИН, был весьма масштабным, хотя и рискованным. В 1970 году стартовал Янтарный проект: поиски и изучение насекомых в меловых ископаемых смолах. Риск состоял в том, что в то время был известен по существу только один вид меловых ископаемых смол с богатой энтомофауной ― канадский янтарь. Бирманский тогда считался эоценовым, из Нью-Джерси была описана только пара древнейших муравьев, на Аляске нашли всего несколько инклюзов. А у нас было известно ― почти ничего. |
![]() | Читая записки Миддендорфа, Жерихин наткнулся на упоминание о "морском ладане" Таймыра, полученном от купца Луки Несчастного. Подтвердить присутствие ископаемых смол на Таймыре по современным геологическим отчетам тогда не удалось, но удалось найти публикацию с невнятным и, как потом оказалось, ошибочным указанием на находку инклюзов насекомых в меловых смолах Таймыра у Хатанги. Указание было ошибочное, но пророческое. Именно оно, плюс убеждение, что смолы не могут быть пустыми, питали уверенность Жерихина в успехе его рискованного предприятия. |
Проект в итоге оказался и для Жерихина, и для лаборатории счастливым. Конечно, добыча смол и отбор инклюзов не были легкой работой. Прежде всего, основная часть местонахождений располагается в местах, не слишком гостеприимных или по крайней мере считающихся таковыми ― Таймыр, Якутия, Сахалин. Было и Закавказье ― Армения, Азербайджан, но как выяснилось, работать там никак не легче. На Сахалине, правда, янтари не меловые, а древнейшие третичные. Они особенно важны для сравнения с процессами, протекавшими в середине и в конце мела. |
![]() | ![]() Меловые смолы обычно залегают в песках в линзах бурого угля. Песок копать легко, если бы не вечная мерзлота. Приходится брать понемногу и ждать, пока она оттает, но тогда могут рухнуть тонны песка, нависающего козырьком над выработкой. Выбранный лигнит с песком и смолой промывали в сите. Хорошо, если река рядом, со временем мы даже обзавелись мотопомпой. Если реки нет, годится и ручей. Правда, он быстро заносится песком, и нужно менять место промывки. Если воды совсем мало, приходится делать плотину и промывать под сливом, удаляя накапливающийся песок, а мокрую породу носить на спине. ![]() ![]() |
Особое дело - отмытую от песка породу разделить на уголь и смолу. Делается это флотацией, поскольку в насыщенном растворе соли уголь тонет, а смола всплывает. Значит, необходимо возить ведра и промышленные объемы соли, постоянно греть воду, так как в холодной воде (а на Таймыре вода всегда холодная) соли растворяется недостаточно. Работа монотонная, и болит постоянно согнутая спина.
Ничуть не легче часами ползать на грязном пляже у рыбозавода, собирая рассыпной янтарь на Сахалине.
Но зато какие замечательные места удалось повидать! Десятки точек по рекам и озерам Таймыра, роскошная природа Приморья, экзотика Сахалина и многих других мест бывшего Советского Союза...
Но главное, конечно, это добытые насекомые: невиданное по тем временам обилие и разнообразие насекомоносных меловых смол и инклюзов. Такого изобилия и поныне нет ни в каком другом собрании в мире. Это важно, прежде всего, из-за несравнимой сохранности насекомых в инклюзах, допускающей их изучение почти на уровне современных.
Было положено начало новому этапу изучения мезо-кайнозойской истории насекомых, а как потом оказалось, и в целом истории жизни на континентах этого времени.
Этими превосходными материалами оказалась охарактеризованной середина мела, время, ранее почти незнакомое энтомологам, но известное как критическое для растительности (граница мезофита и кайнофита).
Первое, что бросилось в глаза Жерихину и его коллегам, это резкое отличие насекомых верхнемеловых смол от лучше известной нижнемеловой энтомофауны и их сходство с насекомыми кайнозоя. Быстрота смены, ее сходство и возможная одновременность с установленным палеоботаниками преобразованием растительности мезозойского типа в кайнозойскую (смена мезофита кайнофитом) - все это указывало, что речь идет о едином масштабном событии - биоценотическом кризисе середины мела, затронувшем континентальную биоту в целом.
Дальнейшие исследования подтвердили эту догадку. Были получены подтверждения глубоких изменений в составе и структуре других групп континентальной биоты в середине мела. Подтвердилась роль растений и в частности, экспансии покрытосеменных, как причины или по меньшей мере важнейшего фактора, запустившего кризис.
Причем влияние, как всегда, было обоюдным: насекомые-опылители способствовали экспансии покрытосеменных, а те меняли среду - не только на суше, но и в особенности в пресноводных водоемах (через их эвтрофирование своим быстро гниющим опадом). Обнаружилось такое интересное явление, как временное "всплывание" древних реликтов в момент кризиса.
Другие процессы, в том числе происхождение тропических сообществ и формирование разорванных "биполярных" ареалов тоже стали прозрачнее в свете новых идей.
Совсем уж неожиданной и актуальной оказалась догадка, что меловой биоценотический кризис может служить моделью антропогенного кризиса и его возможных последствий, т.е. имеет прямое отношение к проблеме охраны природы. В частности, по мнению Владимира Васильевича, главной угрозой нам может оказаться не само по себе сокращение биологического разнообразия, а непредсказуемый эволюционный ответ биоты на такое сокращение. Статья Жерихина на эту тему в "Комсомольской правде", с лихой журналистской клюквой "Цветы палеозоя" вместо названия, получила заметную известность.
Самый же главный результат был в понимании того, что мы наконец столкнулись с реальной целостностью биоты в эволюции. Отсюда и вырос целостный экологический, а точнее биоценотический подход к ископаемому материалу, который на годы стал доминантой наших исследований.
С середины семидесятых палеоэнтомологи постоянно публикуют работы такого содержания, а с восьмидесятых - уже и монографии, специально посвященные реконструкции древних сообществ или включающие такие разделы. Некоторые из этих работ носят локальный характер и основаны на изучении ископаемых отдельного местонахождения. Другие охватывают целые регионы. В третьих анализ носит глобальный характер.
Отчасти на той же основе выросли и наши исследования динамики былого таксономического разнообразия жизни и конечно же специальные исследования современных смол и попавших в них насекомых. Эти работы помогают понять, как формируется янтарная часть палеонтологической летописи и о чем говорит состав насекомых в ископаемых смолах.
Конечно, все эти направление не вытеснили традиционные таксономические и теоретико-эволюционные исследования. Наоборот, они их только стимулировали, поскольку, во-первых, целостный анализ биоты требует более или менее сплошной таксономической обработки палеонтологического материала, а во-вторых, показывает этот материал в новом свете и дает богатейшую пищу для теоретических размышлений.
В настоящее время материал из ископаемых меловых смол, накопленный за время активных сборов, изучается, в том числе в кооперации с коллегами из разных стран. Регулярно выходят статьи с описаниями новых таксонов различных групп насекомых. Как оказалось, лимитирующим фактором в изучении огромных накопленных коллекций является идентификация инклюзов. Этот процесс требует внимательной и квалифицированной работы. Сибирский янтарь в основном мелкий и хрупкий, часто темный. Для работы с ним необходимо делать тонкие срезы и полировать поверхность. В связи с этим в нашей лаборатории успешно развивается отдельное направление. Приобретено оборудование и разработаны уникальные методы обработки ископаемых смол.
А начиналось все с дороги на север, на Таймыр, за янтарями!
Избранная литература, касающаяся "Янтарного пректа"
и истории изучения ископаемых смол с территории бывшего СССР